Председатель
Солнце стояло высоко в зените. В летний день казалось, оно останется там навечно. Время будто остановилось. А для старика с трясущимися руками оно остановилось уже давно. Неуклюже переставляя ноги, он подошел к умывальнику и ополоснулся. Потом набрал воды в мутный пожелтевший стакан. Запил таблетку. Вроде полегчало. Старик уселся на скамеечку под крыльцом и замер. Казалось, он кого-то ждет. Но это было не так. Старик давно уже никого не ждал. Он просто устал шевелиться и думать. А вечером еще надо залезть на крыльцо и добраться до кровати. Зачем такое высокое крыльцо? Толи дело, раньше были хаты… А это все при нем началось. Когда старик, тогда еще полный сил бригадир стал председателем колхоза. Как тогда зажили! Как закипела работа! И на колхозных полях, и во дворах. В разы подскочил урожай овощей и фруктов. В Москву, в Магадан и, Бог знает, куда повезли колхозные огурцы, квашеную капусту, яблоки. Какое все было крупное, наливное. Северяне наверняка такого и во сне не видели. А как сначала боялся, переживал, что опыта мало. Даже держал в столе заявление об уходе. А потом даже загордился. «А я могу!» – думал председатель уже после двух лет работы. «Не то, что старички-боровички! Куда я еще заберусь. И до края, и до Москвы дойду!» – порой думал он. Прошло еще немного времени. Председатель почувствовал, что ему нелегко будет бросить колхоз. Дела и планы на многие годы. И люди, которые хотят делать их вместе с ним. Еще чуть позже председатель понял, что ему не по пути. С теми, кто в край и в Москву. Они больше приглядывались к начальству, чем к работе. Писали красивые и гладкие отчеты, вовремя хмурились и улыбались. Умели устраивать пикники, охоты и рыбалки. А председателя больше тянуло к делу. Тогда в 60-70-е, не только люди разбогатели, но и станица. На улицах асфальт появился. Не на всех, на главных. Дом культуры новый отстроили. Здание городское, белое, светлое. Думали, так заживем – краснодарцы к нам переедут. И дома колхозники стали строить. Кирпичные, добротные. Материалы в колхозе выписывали. Стройбригада тоже своя была. Дома как грибы росли! Под окнами специально белый кирпич клали. И крыльцо бетонное, высокое. А теперь на него вот заползай! И зачем старался? Дети все равно в городе. Почти не приезжают. Ходи теперь по хоромам как приведение. Пока можешь. А он председатель, иногда ночами не спал. Не мечтал – работал. Выбивал все эти материалы. Буквально вбивал колхоз во всякие планы улучшений и расширений. И следил, чтоб крайагроснаб и кто там еще обещанное выполняли. И за колхозниками следил. Чтоб на заботу трудом отвечали. Не пили, не лодырничали, а план выполняли и перевыполняли. План по овощам, фруктам, зерну, молоку, мясу. Комплексное хозяйство было. Да людей и подгонять не надо было. Для своего блага старались. За дома, за отдых на море, за премии, за ордена. За родную станицу и свою гордость. Старики, что голод и войну пережили, на такую жизнь нарадоваться не могли. А молодые где-то с половины 70-х носом вертеть стали. В детстве не поохали при родителях, В школу ходили. Ученые стали, да ленивые. Вкусили хорошей жизни, на лучшую потянуло. В город стали уезжать, в район. На готовенькое, словом. Председатель об этом тогда не думал. Своих забот был полон рот. С ними председатель потерял семью. Нет, с ней ничего не случилось. Он даже не развелся. Просто любовь и настоящая близость с женой остались далеким воспоминанием. Призраком прошлой жизни, которой будто и не было. Осталась серая каша будней. Тихих, приличных и пустых. Душа председателя была на работе. Даже любушку он там нашел. Доярку с фермы. Жену угрюмого выпивохи, тракториста Михаила. Встречались урывками. Иногда не виделись месяцами. А, встретившись, жадно любились и тихо жаловались на жизнь. Потом пошли какие-то слухи. И председатель оставил свою доярку. Чтобы не терять репутацию. И партконтролю чтоб не что было прицепиться. Любимая все поняла и простила. Любимая? А, может, просто баловство было? А жена до смерти провозилась с огородом и закатками. Дети выросли почти чужими. Но все они до сих пор снились председателю. Жена во сне часто просила. Иногда – отремонтировать старую хатку, в которой она жила с матерью до замужества. Приходила в старый рабочий кабинет председателя. Подавала какие-то пожелтевшие бумаги. «Да что ты, родная! У нас с тобой вон какой домина давным-давно! А хатку вашу снесли за ветхостью. Зачем тебе все это!» – изумлялся председатель. Жена опускала глаза, вздыхала. Говорила о протекающей крыше и трещине в стене. О мышах, которые прыгают с потолка. Тогда председатель уговаривал покойную жену не думать о всяких глупостях и обещал свозить в санаторий. Жена обиженно склоняла голову. «В приемное время к тебе пришла, а ты и сейчас не хочешь…» – грустно произносила она и исчезала. Проснувшись, председатель вспоминал, как у жены не задолго до смерти обнаружили рак в последней, неоперабельной стадии. «Какие уж тогда санатории!». Старик стал захаживать в церковь в поминальные дни, на Пасху, на Троицу, в Дмитровскую субботу. Ставил свечи и заказывал молебны за упокой души. Дети снились чаще маленькими. Веселыми, понятными и родными. Еще было ожидание приезда. Нетерпение и боязнь нового разочарования. Иногда виделся идеальный приезд. Оба сына и дочь. И он. Говорят и смеются за одним столом. И так до бесконечности. Просыпаясь, председатель пытался вспомнить, о чем шла речь. Но никогда не мог. Старик часто жалел, что редко снится внучка Даша, дочь младшего сына. Она приезжала с отцом редко. Но для деда это был праздник. Девочка веселая, любопытная. Зверушек любит. На удивление часто снилась та самая доярка. Любушка. Снилось, что на свидание надо идти, что она его ждет. Снилась любушка в Кисловодске, где они с нею никогда не были. В красивом городском платье в полоску. В котором он ее никогда не видел. Укрепившись на своей должности, председатель порой бывал горд и гневлив. Но не бес повода. А когда донимали попусту. Ну, или казалось, что начнут донимать. Он чувствовал, что за ним правда, дело, государство, партия. Потому и показывал норов. Не только, конечно, поэтому. От непрерывной работы копилась усталость и раздражение. Успехи не давали расслабиться. Толкали в спину, гнали дальше. Теперь надо было переплюнуть самого себя. Чтоб не говорили: «Успокоился, жирком заплыл, от жизни отстал». Не давали задурить результаты труда. Она были налицо. А с ними ордена, грамоты, почести. «Не главное, конечно. Но все равно приятно» – говорил себе и окружающим председатель. Подпирало и членство в партии. И почет, и обязательства. Он, как и большинство других, не слишком забивал голову коммунизмом. Но твердо знал, что коммунист – это тот, кто работает не только для себя. Но и для людей, для страны. Но бывало, что изнутри подпирало что-то совсем другое. И с годами – все чаще. Темное, липкое, тяжелое. Без названия. Иногда в таких случаях председатель мог крепко выпить. Но не всегда. Он безошибочно чувствовал, что лучше беспробудная работа, чем беспробудная пьянка. Поэтому он старательно отгораживался от того, темного. Доделывал недоделанное. Искал какие-нибудь усовершенствования. Некоторые друзья детства и молодости как-то отошли. Хоть из станицы никуда не уехали. Председатель старался об этом не думать. Потом, правда, некоторые вернулись. Уже как усталые старики, пережившие крах. А пока наступили восьмидесятые. Уже во всю трещали по станице мотоциклы. Молодежь их больно любила. Появились у станичников машины: «москвичи», «жигуленки». Кто-то стал возводить двухэтажные хоромы. А кто-то продолжал ютиться в дедовской мазанке. Одни продолжали работать от зари до зари. А другие больше пили да опохмелялись. Жизнь такая пошла, что можно и не напрягаться. Помнится, в восьмидесятые годы председатель последний раз побывал на море. Белый песок, яркое, словно покрашенное к курортному сезону, небо. Зеленые горы. И море. Свинцово-серое в плохую погоду. Ласковое, зелено-синее в хорошую. В кафе и ресторанах звучала какая – то новомодная музыка. Парни и девчата перебрасывались непонятными словечками. Курортники и курортницы блудили и напивались. Как обычно. Но председатель уже чувствовал себя здесь чужим. «Старею» – подумал он и вернулся в станицу. Председатель чувствовал, что нечто незаметно ушло. Нечто очень важное. То, что уже никогда не вернуть. Нечто из него самого. И из других – тоже. Пришла перестройка с дефицитами и борьбой против пьянства. «Зажрались, так и делать ничего не хотят. От безделья и раздолбайства прилавки пустые и компании всякие. Лишь бы не работать. Ударим по бюрократизму новыми бюрократами. Вдвое жадными и ленивыми». Председатель ерничал, продолжал пить самогон и хорошо работать. Под болтовню и пустую возню наступило новое время. Совсем другое. Видно, долго люди хорошо жили. Потому расхотелось сообща трудиться. Для своего и общего блага. Не деля их. Одни ударились в лень и пьянку. Другие – в рвачество. И те, и другие стали тащить все, что плохо лежит. Люди жили шумными событиями и переменами. Развалился как карточный домик СССР, в станице появились казаки, арендаторы единоличники и армяне из Нагорного Карабаха. А председателя волновали другие проблемы. За уже поставленную сельхозпродукцию перестали платить. За технику, солярку и запчасти требовали в три дорога. Начальники менялись один за другим. Рушились старые связи, и никто больше ни за что не отвечал. Все только воровали и митинговали. Вскоре председатель узнал, что у руководства района есть на примете замена. Колхозники забаловались. Некоторые хорошие работники подались сначала в арендаторы, а потом и в фермеры. Председатель проводил их по-доброму, надеясь на взаимопомощь. Но следом из колхоза ломанулись и любители легкой жизни. Они перестали работать. Только пили и буянили. Требовали в собственность трактора, комбайны и участки земли. «Пропьете же все!» – пытался урезонить их председатель. «Пошел на хрен, комуняка!» – неслось в ответ. Председатель понял, что пора уходить. «Работой я руководил. Воровством и бардаком – увольте!» – прямо сказал он на отчетном собрании. Преемник с помпой вступил в должность. О нем написали статью в районке. Преемника вознесли до небес. Он и в самом деле не мешал разворовывать колхоз. И сам воровал больше всех. Делился с районными администраторами. Колхозники старались от него не отставать. Кто больше, кто меньше – тащили почти все. Ловкачи из правления – на покупку иномарок и магазинов. Алкаши – на опохмелку. Другие – чтобы не остаться в дураках. Вскоре колхоз был преобразован в ООО. Фактически теперь он существовал только на бумаге. Народ разъезжался в поисках заработка. Поля зарастали бурьяном. Асфальт на улицах потрескался и расползся колдобинами. К бывшему председателю приходили пенсионеры, бывшие бригадиры и ударники. Они по-немногу выпивали и ругали власть. Плевались на нынешнюю разруху и вспоминали золотые деньки. С каждым годом этих стариков становилось все меньше… Они умирали все быстрей и быстрей, не желая смотреть, как тихо вымирает станица. Еще живые тихо бурчали. «Эх, да если б тогда бы знали… Да не в жизнь! Мы ж тогда ого-го какие были! Помню, еще Петрович одной левой мешки в кузов кидал. А у меня глаза соколиные были. Не то, что… ». Такие речи раздавались на поминках, сороковинах и годовщинах. Да и просто на старческих посиделках. Председатель в таких случаях грустно качал головой и чуть саркастически улыбался. «По новой, что ли нальем» – говорил он тогда. Председатель знал, что никто не может повернуть жизнь вспять. Не может построить машину времени или пересадить парню старческий ум. Да все это и не нужно. «Всякое бывало. Но прожили, как прожили. И сделали то, что сделали. За другую жизнь с другими говорить надо. И с других спрашивать» – думал он. Иногда подвыпившие старики принимались спорить о революции, Сталине, коллективизации и голоде. «Что толку?» – думал председатель и старался перевести разговор в другое русло. «Не мы революцию делали, не мы с комсодами ходили. Давайте, лучше о нашем вспомним. Меньше б в свое время болтали и спорили – лучше б было» – убеждал он товарищей. – «А если мы не будем говорить, то кто же? Молодежи ж ничего не надо. Как зовут и от кого родились, скоро позабывают» – иногда возражали ему. «Эх, и то верно. Если так пойдет, и наш колхоз забудут. Подумают, что фермы строил царь Горох, чтоб в них бухать от нечего делать» – соглашался тогда председатель. Старик заметил, сто солнце заметно провалилось к западу. Стали густеть тени. Но от нагретой земли продолжал идти жар. «Посижу еще. Куда торопиться?» подумал старик. «Да, почитаю чуток» – решил он. В пошлом году сын подарил ему сочинение философа Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Наверное, в насмешку. А старик стал читать. «Больно многословен философ. Убедить хочет, разжевать. А сам верные мысли запутывает. Написал бы лучше песню про все про это. Или рассказ. Люди б лучше поняли» – думал старик. «Написал бы, что все хрень и все» – думал он в минуты усталости. Но книгу перечитывал. Была в ней правда. Был итог трудов человеческих. «И зачем только все жизнь похал? – Ну да, лучше сидеть и водку жрать! От мудрость! Хреново прожил, да не хреновей других. Мой хрен и по едреней чужого был». Закончив этот мысленный диалог, старик улыбнулся. Он тяжело встал со скамейки и пошел в дом. Лег на кровать. Пошло какое-то время, и постель медленно закружилась и потекла. Плавный, бесшумный поток вынес старика из дома. Мягко подтолкнул и поставил на ноги. Председатель открыл глаза и тут же зажмурился. Он стоял над землей на невообразимой высоте. Облака медленно дрейфовали внизу. Почти над верхушками тополей. От воздушного простора председателя отделял почти невидимый прозрачный пол. Какая-то тень подтолкнула его в плечо. И председатель заскользил по полу. Внизу были поля. Уже несколько лет, как заросшие бурьяном. Зеленел камыш на пруду. Бурели кирпичные постройки. Председатель помнил разметку стройплощадок, котлованы, грузовики с материалами, штабеля мешков с цементом. А потом фермы, ремонтные мастерские, силосные башни. Работа, непрерывное движение. Сейчас уже не было железных крыш. Их сдали на металлолом. Кое-где еще серели ребра стропил и шифер в крапинах лишайника. В слепые окна глядели разросшиеся кусты. Как будто люди ушли отсюда уже давно. Но они еще были. Двое худосочных подростков как раз нюхали клей в бывшей слесарной. Один из них поднял голову и посмотрел прямо на председателя. Хихикнул и помахал рукой. Товарищ тут же дал ему в ухо. Председатель продолжал скользить по стеклянному полу. Все это было уже не его. Вот огромные, старые дубы и клены. Над кладбищем. Они оказались так высоки, что почти касались ног председателя. Деревья на глазах тянулись вверх. И мягкими толчками поднимали прозрачный пол все выше и выше. Где-то далеко внизу раздалось шипение и скрип. Потом он превратился в размеренные удары. Часы в спальне отбивали время. «Не слежу, не смазываю. А надо бы» – подумал председатель. Он снова лежал в своей постели. Старик понял, что сейчас он прощался. Расставался с уже ушедшим. Следующий раз он проскользит прямо к деревьям. | |
| Просмотров: 796 | |
| Всего комментариев: 0 | |