"Бог дал людям речь, но не открыл названия предметов".
(Григорий Нисский, IV в.)

Есть гипотеза, что на рубеже IV и III тыс. в Южном Двуречье обитал древний народ (предполагаемый носитель так называемая культура Эль-Убейд условно называемый «прототигридским»), чей язык сильно отличался от шумерского. Он получил условное название «банановый» из-за большого числа слов с повторяющимися слогами – zababa, huvava, bunene, inana. Именно их языку шумеры были обязаны терминологией в области ремесел и обработки металла, а также наименованиями некоторых городов.[1]

Исследователи обращают внимание на то, что редупликация была свойственна минойскому языку. Испанский лингвист Х.А. Лакарра считает, что эта особенность была характерна и для ранних состояний баскского языка: *gor > gogor (жесткий), *zen > zezen (бык), *nal > *nanal  > ahal (можно), *der > *deder ~ *leler > eder (прекрасный); adar (ветвь) < **lalar, adats (длинные волосы) < **lalats, odol (кровь) < **lolol.[2]

Интересно, что само слово banān арабского происхождения и означает ‘палец’ Г. Рубио, предполагал семитскую этимологию многих «банановых» имен.

«Банановый» стиль языка (гипотеза была выдвинута И. Дьяконовым) наблюдается достаточно часто в архаичных стадиях развития языков. И русский – не исключение. Слова ‘вава’, ‘кака’, ‘цаца’, ‘ляля’, ‘тити’, ‘пипи’ обычно относят к особенностям «детской речи», и якобы поэтому аналогичные «банановые» конструкции можно встретить во многих языках мира (в хауса vava – ‘глупец’, в греческом kakós – ‘дурной’, в грузинском ‘палец’ – t’it’i.

Эффект достигается двукратной редупликацией (в чукотском языке известна трехкратная: нэ-нэ-нэт – ‘дети’).[3] Санскрит наоборот избегал, как правило, такое «фонетическое заикание», и здесь существовало специальное правило сандхи при удвоении одинаковых корней: hâ + hâ = jahâ – ‘оставлять’, mâ + mâ = mimâ – ‘мерить’.[4]

В чукотском (в отличие от большинства языков) редупликацией выражается единственное число (смингулярность): лиг-лиг – ‘яйцо’, лигит – ‘яйца’, ным-ным – ‘поселок’, нымыт – ‘поселки’ (ср.: в нивхском чуф-чуф – ‘дождь’).[5]

Но не только редупликация играет генерирующую роль, а еще и определенная ритмика, которая прослеживается в нумеративах, терминах родства и местоимениях (ср. в русском  ‘кто’ / ‘что’, как противопоставления одушевленного и неодушевленного; в языке фула: mi – ma – mo ‘я – ты – он’). Например, в чукотском: 2 – ңирэқ, 3 – ңыроқ, 4 – ңырақ[6]. Во многих языках наблюдается аналогичное явление. В русском: 7 – семь, 8 – восемь, 9 – девять, 10 – десять; в чеченском: 7 – ворхI, 8 – бархI, 9 – исс, 10 – итт; в чамском: 8 – talipan, 9 – thalipàn; в абхазском: 9 – жəба, 10 – жəаба; в языке йоруба: 7 – èje, 8 – èjo; в грузинском: 10 ati, 100 – asi.

Сравнение слов ‘мать’ и ‘отец’ в разных языках

Похожая ритмичность есть в словах наиболее древнего фонда: в финском akka – ukko – ‘старуха’ – ‘старик’. В чеченском языке по рифме строятся части человеческого тела и некоторые ориентационные понятия: аьрру – аьтту ‘левый – правый’, мIара – мара ‘ноготь’ – ‘нос’, ког – куьг ‘нога’ – ‘рука’, лерг – церг – бIаьрг ‘ухо’ – ‘зуб’ – ‘глаз’, корта – ворта ‘голова’ – ‘часть шеи ниже затылка’, а также урс – турс ‘нож’ – ‘щит’, суьйре – ‘вечер’ и Iуйре – ‘утро’, наж – ‘дуб’, Iаж – ‘яблоко’.[7] Ср.: в бакве (языки кру) ka – ‘закрывать’, kra – ‘открывать’; в бете (языки кру) ka – ‘открывать’, kla – ‘закрывать’.

В осетинском: кус – ‘ухо‘, зых – ‘рот‘, кюр – горло‘, кух – ‘рука‘, ках – ‘нога‘, туг – ‘кровь‘.[8] 

В адыгейском языке: нэ – пэ – жэ – цэ – Iэ ‘глаз – нос – рот – зуб – рука’.

Похожая ритмика присутствует и в названиях светил: у абхазов Амра – Амза, у лакцев Барг – Барз (Солнце – Луна).[9]

Особый интерес представляют термины близкого родства – тятя, няня, дядя, тетя, деда и особенно папа и мама... Есть основания считать, что эти противопоставления – остатки именных классов (дородовых категорий). В данном случае m – показатель класса женщин, p – класса мужчин. Кстати сказать, заблуждаются те, кто думает, что во всех языках мира слово ‘мама’ звучит одинаково. Например, в грузинском mama – это ‘отец’, deda – ‘мать’.

Местоименная клитика m- (в языке фула Mv- – показатель личных местоимений) дала префикс класса людей в конго-кордофанских языках, при этом формант m / ng / l восходит, как предполагается, к детерминативу ‘человек’. Ср.: любопытное совпадение: langue во французском и lo-nge в кордофанском языке талоде переводится ‘язык’. Только во втором случае lo- – префикс класса людей; (pu)le-me – в фула ‘язык’.

Н. Трубецкого можно считать зачинателем теории и практики вычленения в именах существительных восточнокавказских (нахско-дагестанских) языков окаменелых классных показателей. Например, он считал, что в аварском слове ‘бакъ’ и арчинском ‘бархъ’ (солнце) префикс именного класса небесных тел ba- (ср.: аварское ‘къо’ и арчинское ‘ихъ’ – ‘день’). Трубецкому принадлежит и теория моноконсонантизма кавказского глагольного корня с окаменелыми префиксами именных классов; эта теория снимает противоречие разных анлаутов, казалось бы, однокоренных слов в генетически родственных языках: лезгинское й-укI, даргинское д-екI, лакское н-акI – ‘локоть’, ‘аршин’. Тем не менее, трудно соотнести с данной гипотезой практику выделения окаменелого классного префикса едва ли не в каждом имени с анлаутом m-, b-, n-, d-, r-, l-, j-.[10]

Если применение теории окаменелых классных префиксов расширить на другие языки, можно с бóльшим усердием доказывать родство нахских и баскского языков (баскское z-ahar – годоберинское б-ахар ‘старый’; otso – б-ацIа ‘волк’; в баскских диалектах *eskua- и в ахвахском экIwa в значении ‘человек’), грузинского и этрусского (этрусское tivr – грузинское m-t’vare ‘луна’, t’veshi ‘месяц’; аналогичный префикс небесных тел в грузинском слове m-ze ‘солнце’).

Исследователи обращали внимание на значительное разнообразие в большинстве современных нахско-дагестанских языков аффиксов множественности. В дагестановедении существует гипотеза классного происхождения плюралиса (*-ar, *-bi, *-du; *-š(v), *-lʔv), выдвинутая в 1972–73 годах Г. Топуриа и Т. Шарадзенидзе.[11]

Многочисленность склонений в древнерусском языке (на -ŏ > -o, -ŭ > -ъ, -ā > -a, -ĭ > -ь), по словам филолога Валерия Иванова, объясняется тем, что это были некие словообразовательные суффиксы, потерявшие свое значение еще в праславянскую эпоху. Можно предположить, что это и есть именные классы. Исследователи реконструируют некоторые такие суффиксы именных классов:

*-ter – класс близких родственников (ср.: дочери, матери, Bruder, sister);

*-ent > ѧ – класс детенышей – дѣтѧ, телѧ (*telent);

*-ĭ > ь – класс диких животных и птиц – рысь, медведь, зверь, гусь;

*-ŭ > ы > овь (ва) – класс плодов (тыкы, моркы), а также родственников (свекры, золы, ятры).[12]

Именной класс – лексико-грамматическая категория существительного, состоящая в распределении имен по группам (классам) в соответствии с некоторыми семантическими признаками при обязательном формальном выражении классной принадлежности имени в структуре предложения. Именной класс вместе с категорией рода образует более общую категорию согласовательных классов.

Именные классы присущи разным языкам Северной Америки (например, апачийские, на-дене языки), Африки (нигеро-конголезские языки), Кавказа (нахско-дагестанские языки), Юго-Восточной Азии (дравидийские языки), Австралии, Океании. Количество именных классов колеблется по языкам от двух до нескольких десятков (например, для языка насиой в Новой Гвинее отмечается свыше 40 именных классов).

Среди кавказских языков наибольшее количество именных классов – в чеченском (в некоторых его диалектах – до 10). Для их обозначения используются парные комбинации из букв ‘б’, ‘в’, ‘д’, ‘й’. Именной класс затрагивает имена, глаголы, местоимения, причастия и числительное ‘четыре’: йиъ кила – ‘4 кг’, биъ ког – ‘4 ноги’; да ву – ‘отец есть’, нана йу – ‘мать есть’, цIа ду – ‘комната есть’. В существительных: в чеченском: ‘брат – сестра’ (ваша – йиша), ‘сын – дочь’ (воI – йоI), в аварском ‘тесть / свекор’ – ‘теща / свекровь’ (в-акьад – й-акьад). Ср.: в испанском похожий прием: hermano – hermana (брат – сестра), hijo – hija (сын – дочь) и в именах (Валентин – Валентина). В эсперанто этот принцип положен в основу словообразования.

В суахили есть классы людей, растений, плодов, вещей; причем эти префиксы имеют несколько отличающиеся формы для различных морфем:

Mtoto huyu mmoja ameanguka – «Ребенок этот один упал»;

Mti huu mmoja umeanguka – «Дерево это одно упало»;

Chungwa hili moja limeanguka – «Апельсин этот один упал»;

Kifuko hiki kimoja kimeanguka – «Кошелек этот один упал».

Иногда именные классы пронизывают всю структуру предложения, как, например, в языке лингала:

lo.lenge lo.ye l.a lo.beki lo.na lo.ko lo.zali lo.lamu – «Форма эта горшка того одного есть хорошая».

Трансформы согласовательных цепочек напоминают прием, известный в «поросячьей латыни».

В суахили:

Ki.tabu hi.ki ki.zuri ki.mepigwa chapa – «Книга эта красивая она издана».

Рекордсменом является язык фула, где около 25 именных классов. При префиксации первый согласный корня может мутировать по нескольким ступеням: в языке биафада gu.ranka – ‘нога’, ma.tanka – ‘ноги’. В классную систему включается подкласс множественности, разумности. В фула громоздкость системы именных классов получается еще и за счет диминутива (уменьшительности), партитивного диминутива, аугментатива (увеличительности), а также таких значений, как ‘жидкость’, ‘дерево’, ‘мелкоокруглый предмет’, ‘массивный предмет’, ‘длинная вещь’, ‘плоская тонкая вещь’... В языке гола есть особый локативный класс (e.wie. lе – река как предмет; ko.wie.o – река как место).

В высшей степени примечательно деление имен на классы в языке асмат (папуасские языки). В нем пять классов: 1) ‘стоящие’ предметы – узкие и высокие, например деревья или люди; 2) ‘сидящие’ предметы – столь же высокие, сколь широкие, вроде дома, а также... женщины; 3) ‘лежащие’ предметы – широкие и низкие; сюда относятся, например, упавшие деревья, мелкие животные, особенно пресмыкающиеся, а также... только что вставшие из-за горизонта солнце или луна; 4) ‘плавающие’ предметы, как-то: рыбы, лодки и сами реки; 5) ‘летающие’ предметы, т. е. предметы, находящиеся выше обычного направления взгляда: птицы, насекомые, предметы, висящие наверху.[13]

Именные классы (которые могут выполнять функции артикля или / и анафорического местоимения) могут занимать разные позиции в слове (существительном, прилагательном, глаголе):

а) Префиксальную: в аварском в.ацц – й.ацц (брат – сестра); в.ачIине – ‘приходить’ (о мужчине), р.ачIине – ‘приходить’ (о нескольких людях).

Глагольные именные классы инфигирующего типа есть также в папуасских языках, например, в монумбо: alukatse.ts.o – ‘я уношу (мужчину)’, alukatse.k.o – ‘я уношу (женщину)’, инфиксы -m- означают в объекте ‘ребенка’, -p- – ‘банан’.[14]

б) Суффиксальную: в аварском лъикIа.в – лъикIа.й – лъикIа.б (хороший – хорошая – хорошее).

В языке тем (семья гур): ta.ka – ‘жаба’, ta.se – ‘жабы’.

Именные классы суффиксального типа в папуасском языке баининг могут относить слова к мужчинам, женщинам, маленьким предметам, тонким вытянутым вещам, части сами по себе и разделенное целое, большие нечленимые предметы: a mung.ini – a mung.it – a mung.ar ‘деревце – щепка – бревно’.

в) Инфиксальную: в аварском гьа.в.изе – ‘делать (о мужчине)’, гьа.р.изе – ‘делать (о нескольких людях)’.

г) Конфиксальную: в ингушском в.аха.в – ‘ушел (он)’, й.аха.й – ‘ушла (она)’, д.ийша.д – ‘прочитал’. Это редкие примеры грамматикализации палиндрома.

В африканском языке тем (гур языки): du.vo.re – ‘голубь’, a.vo.a – ‘голуби’.

Чрезвычайно развернутую систему образуют нивхские числительные, которые включают в себя 26 подсистем в зависимости от счета лодок, нарт, связок юколы, саженей, охотничьих снастей, пальцев, семей, мест, тонких плоскостных объектов и т. д. (н’энң – ‘один человек’, н’ан – ‘одно животное’).[15]

В ряде папуасских языков наблюдается аналогичное явление − несколько рядов числительных, каждый из которых служит для счета определенных предметов. В языке абау таких рядов 12, в вогамусин − 6, в ивам − 5.[16]

(с) И. Карасев, 2010